МАРТА
Дом большой и прозрачный, как мыльный пузырь. На первом этаже сквозняки.
Перила металлические, мебель полированная. Лифт, как стакан в подстаканнике. Но им не пользуются, не к чему просто.
Фотографии. Он Ее в поездках фотографирует, а говорят они мало. Он вечером приезжает, снаружи протяжно гравий хрустит. На машине нарисован Агент Смит в очках – на каждой дверце по Агенту. Он кричит: «Леееен! А поесть есть?». Она выныривает. Идут на кухню. Достает из холодильника еду в контейнерах, греет. Наливает. Говорит: «Ромочка».
Потом они ссорятся. И он уходит вниз, к себе. Один раз я там была, поднос относила. Там клево. Кресла низкие, как облака толстые.
Кухня – на первом этаже. В холодильнике оливье в стеклянной миске и курица жареная. Или шашлык холодный. Или сыр на блюде, под пленкой. Еды много. Всегда.
И кажется, что никого, потому что комнат много, и ходят все в тапочках бесшумных. В прихожей таких целая корзина.
Когда правда никого, я — к холодильнику, беру курицы холодной и сажусь за овальный стол в столовой уроки делать. Чаще, правда, просто сижу. Смотрю в сад. Там среди деревьев собирается серый воздух. И дом вроде как мой.
Она скажет: «Снова мало занимаешься». Сядет рядом, заглянет в тетрадь, запахнет духами. Одевается она как в кино. Например, сиреневые брюки и сиреневый свитер, только немного светлее брюк. И тонкий шарф – как вода.
У нее — джип и на всех дверях малиновые хризантемы нарисованы, хищные такие.
Это ее дом.
— Снова бездельничала, а чем ты вообще после обеда занималась, а? Я же прошу тебя все время, – и ударит по столу ладонью. На полировке останется потный след, но тут же растает. Она потом встанет, уйдет на кухню, и будет оттуда уже кричать:
– Олег, а Олег, а ты хоть уроки сделал?
Придет Олег.
Однажды, в самом начале, я мяч по коридору на втором этаже гоняла, и он укатился к Олегу. Тот на диване смотрел альбом со змеями. Я: «Красивые змеи», а он мне: «Ты здесь никто, поняла?».
Cкоро мне паспорт дадут.
ЛЕНА
Я вообще опасалась кого-то брать после шиншиллы.
Между прочим, мне никто тогда не сказал, что шиншиллы боятся сквозняков. Она такая прямо миленькая была, ручки как настоящие, с пальчиками. Ромка клетку купил большую.
Там и дуло-то несильно.
Мы ее поставили на выходе из зимнего сада. Я не знаю, я говорила Наташе, чтобы она, когда убирается, поосторожней была. А может зверушка дорогу плохо перенесла – все-таки ее из Китая везли, потом в Одинцово, потом из зоомагазина позвонили, чтобы я быстрее забирала, а я в тот день Ромку из Венеции встречала.
В общем, когда я пришла в зимний сад наутро, а она там лежит дохлая, прямо не поверила.
Я еще почему это запомнила: Ромка в тот день сказал, что в Норильск едет. И в первый раз с собой позвал. Мы вообще после той истории с этой его… В общем, мы с тех пор полгода никуда не ездили.
Поэтому в Норильск – так в Норильск. Он мне в такси уже сказал, что они над детдомом шефство взяли, и прямо с самолета надо сначала туда.
МАРТА
У меня много одежды. Одежду с ней покупать прикольно.
Она сказала: — Давай, все, что хочешь.
Как Ричард Гир в «Красотке».
Она нежадная. Просто нервная. Вещи она любит. Я хотела джинсы, она сказала — одни – мало. И мы купили три пары. Темно синие, голубые, как стираные и еще зеленые с аппликацией. Я не хотела с аппликацией, а ей понравились.
Я отказывалась, а она твердила «Блондинкам идет зелёный». Я хотела розовые. Она посмотрела и сказала – бледные. Тебе нужен яркий.
Она любит яркое.
Берет шмотки, смотрит — и на кассу. Свитер мне взяла. Я говорю: надо же померить? Она плечами пожала, на ценник посмотрела и говорит – дома разберемся. Потом есть пошли, там же, в этом торговом центре. Говорит: «Выбирай». Она всегда говорит: «Выбирай», и в эти секунды кажется, будто ты в сказке.
А потом дергаться начинает. Хочет, чтобы я ее мамой звала.
Когда в детдоме сделали ремонт, плитку везде положили белую. Как снег на солнце. В туалете чисто, тихо. Хорошо. Никто не трогает.
Сегодня рисую ей открытку к восьмому марта. В школе велели.
Вчера ей сказала, что бабуля мне в детдом консервы приносила. По выходным, раз в месяц, с пенсии. Сайру обычно. Она побежала в туалет. Прибежала с красными глазами. Повезла опять в торговый центр, купила заколок, рюкзак новый и куртку.
Мне ее жалко. Третий месяц свою японскую комнату украшает, сказала будет сама ей заниматься. Мы с ней искали статуэтку японки и японца. Она говорит, нужно из черного дерева. Я нашла тяжелую, железную. Она говорит, слоновая кость еще подойдет. Хочет еще много подушек.
Я сказала, что подушки могу пошить: мы в детдоме шили как раз. Она сказала «доморощенные нам не нужны». Стала таблетки какие-то глотать. Потом посмотрела на меня: надо витаминов тебе попить, давай в «Аптеку» зайдем. Купила, как обычно, самые дорогие.
Он папой называть не просит. Он музыку в подвале слушает.
**
Когда никого нет, я к ним в спальню иду.
Здесь все кремовое. Мягко, пахнет сладко и тепло – теплей всего в доме. На полках фотки унылые, потому что не смотрит на них никто.
На тумбочке две шкатулки. В одной она держит, что носит, в другой – то, что Он подарил.
Ложусь и начинаю мерить – кольцо за кольцом, браслет за браслетом. От подушек пахнет ее духами.
Вынимаешь из шкатулки, например, перстень. Он холодный, а через несколько мгновений на пальце уже нагрелся.
Я уже брала раз золотое кольцо с розовым камнем – поносить. Она не заметила.
Она в тот вечер кричала, но не поэтому. Говорила, я неблагодарная. Говорила, они дали мне все, а со мной одни проблемы. Говорила, в школу ей стыдно ездить. Говорила, я могла остаться там гнить.
Только когда Он посмотрел на нее, она вдруг развернулась к нему и как закричит: «Что? Что? Что вы все от меня хотите? Ну что?»
Больше я ее в тот вечер не видела. Легла и стала смотреть «Красотку». И кольцо надела. Велико оказалось.
ЛЕНА
Не понимаю, за что мне. Вот за что? Чего ей надо?
Мало я в жизни натерпелась?
Одета, обута, в школу отвозят, привозят. Репетиторы по русскому, по английскому.
Я же помню ее, помню, как она все рассматривала, нюхала, как зверек какой-то. Не понимала, что такое простыни чистые. Прокладок не видела. Ну может и видела, но не было у нее. Ну то есть они ей тогда, может, еще и не нужны были, но все равно.
Беленькая, тощая, все время в пол смотрит. Я ей говорю: ну давай, улыбайся, ты же с нами теперь, все, забудь ты этот детдом и снег, и холодину. Все. Улыбайся.
Помню, в аэропорт ее везли. У нее знаешь, что из вещей было? Кукла самодельная с каким-то прозвищем овощным, то ли Редька, то ли Морковка, и пакет с трусами и майками. Все. Ну еще брелок этот она в руке все время сжимала. Хочу ее за руку взять, она не дает. Я ей говорю: да положи ты его в карман!
А сейчас? В ресторане себя ведет, как будто там всю жизнь провела. Я ей босоножки свои отдала, так она сказала, что каблук такой формы ногу зрительно уродует. Ромка ей купил тогда Vertu, а у нас уже денег вообще не осталось, всех поувольняли, только садовника я оставила, так вот он ей Vertu купил, а она сказала, это «вчерашний день», сейчас корейские какие-то модные, с деревянной панелью.
Она проростки какие-то где-то заказывает, то ли крапивные, то ли пшеничные, ей на три дня курьер привозит. И соусы к ним. Что это все вообще?
Юбки причинное место еле закрывают, да еще с блестючками. Панда на жопе. У нее кругом панды. Сумка с пандой, кофта с пандой. Джинсы зеленые с этой аппликацией. Я ей сразу сказала: мать проститутка, ты тоже хочешь?
Не надо делать из меня мегеру. Вот только не надо.
Знаешь, как они там в своем Норильске зимой передвигаются? По канатам. Да. Канаты от дома к дому натягивают, чтобы ветром не сдуло.
Я же была у нее. К бабке ее ходила. Там стены изнутри льдом покрыты. Ну а чего ты хочешь? Конура угловая на первом этаже рядом с подъездом. От мороза замок кодовый не работает, пищит только. На кухне как будто комары.
Каждый раз, как кто в подъезд заходит, дверью шарах – в квартире все аж подпрыгивает. И за окном минус сорок. Ми-нус со-рок? Можешь представить? Я тоже не могла.
Бабка ее воспитывала. Потом в детдом отдала. Бабка на ладан дышит. Ну ромкина фирма там компьютерный класс оборудовала.
Да не было малышей в тот момент, не было. Я ему говорила, давай маленького уж. А он: бери, кто есть, тут не супермаркет.
Парень еще был, четырнадцать лет. Но это что? Это ж совсем ведь, да? Ну вроде, девочка хотя бы, ну права же я?
А ты же знаешь, у нас же была тогда эпопея. Ну с этой его, сотрудницей. На восемь лет его старше. Вообще – никакая. Я не знаю. Сплошные нервы. Ну ты помнишь – я на семь килограмм похудела тогда. Замужем, двое детей. Последний раз так худела, когда у Олега менингит обнаружили.
Они уже с этой Лидой чуть не жениться намылились. Как у меня опять глаз тогда не задергался, вообще непонятно! Иммунка вся вообще к чертям. Ладно. Короче, сказал – надо усыновлять, будем усыновлять. Мне не жалко. Лишний рот прокормить, тарелку супа налить – не проблема.
МАРТА
В первый раз декабрь был. У меня бронхит только прошел.
Я в туалете, у батареи под окном. В тишине силы возвращаются. Мне Игорек, которого три месяца назад забрали, свой брелок оставил – с пандой. Вот я с пандой как раз.
Дверь открылась, уборщица. Говорит: Иди, Мартыха, тебя Старшая везде ищет. Обыскалась уже.
Я у Старшей не была никогда. А уборщица такая, тряпку на пол бросает: «Иди, тебя там забирать будут».
Пришла к Старшей: она давай как по щекам хлопать. Похлопала-похлопала, потом такая: «О! Порозовела».
И секретарша несет чай и сахар.
Старшая: «Садись. Сейчас люди придут, улыбайся. Спросят что-нить — ответь коротко, остальное я. Поняла?»
Я не поняла.
Вошли. Она в шубе длинной, черной, с белыми какими-то как прядями: сама под ней маленькая, только попа круглая. Колец на пальцах много и рюкзак оранжевый, как игрушечный. Даже когда просто так стоит словно дергается и смотрит сразу на все.
Он высокий и молчит.
Старшая сказала: «Это наша Марточка Чемесова, замечательный ребенок, красивая, здоровая и умненькая. Литературу очень любит, да, Марта?»
А меня так развезло чего-то от чая, что я засыпать начала. Сначала я духи почувствовала. Мне картошка жареная снилась. И запах картошки сладостью духов перекрылся. Это она подошла:
— Я – Лена, а это Рома. Мы в Москве живем. У нас два сына – Олег и Григорий. Григорий отдельно живет, а Олег с нами. Тебе понравится. У нас дом большой и сад.
Я смотрела на золотую цепочку у нее. У нее морщины вокруг глаз и то дорогие какие-то, как вообще с другой планеты.
ЗАЯВЛЕНИЕ
В службу государственной опеки Одинцовского района от Комаровой Елены Артуровны.
Я, Комарова Елена Артуровна, опекун Чемесовой Марты Борисовны, прошу направить к нам специалиста службы по работе с трудными подростками ввиду участившихся случаев грубости и плохого поведения Чемесовой Марты Борисовны, моей приемной дочери. Прошу специалиста разобраться в причинах ухудшения поведения.
МАРТА
В Венесуэле нас вертолет ждал. На водопады лететь.
Помню, было у нас природоведение в четвертом классе, и мы фильм там смотрели. Так вот это как тот фильм. Только ты внутри. Поэтому особо ничего не чувствуешь.
Вертолет громкий, лопастями крутит. У нас панамы посносило. У нее пакеты в руках, она в аэропорту покупала часы, очки, и шарфы. Один пакет оторвался и полетел. Она хотела за ним бежать, но пакет за секунды уфигачил на другой конец поля.
Она сквозь шум Ему: «Это Патек Филипп, Патек Филипп», а он, как обычно, рукой машет.
Вертолет взлетал быстро. Меня рвать стало.
Он отвернулся, она глаза прикрыла, только на него посматривает, думает, незаметно. Она все время хочет все покупать, часто вздыхает так, словно к зубному идти, смотрит на него, а он смотрит куда-то. Хотя если спросить: — Ты чего вздыхаешь? Она возмутится: — Вздыхаю? Ничего я не вздыхаю.
Хочу во все эти места потом сама приехать, посмотреть без спешки.
А на яхте в Эгейском море меня вообще не рвало, а ее рвало с первого дня. И он даже не подошел, с капитаном говорил. А я стояла рядом и смотрела, и закатывала глаза. А она даже сделать ничего не могла, так ее скрутило.
ЛЕНА
Иногда кажется, что я все придумала. Мне все говорят: ты слишком нервная, слишком нервная. Я не знаю.
Но вот через год, наверное, поехали втроем на ВДНХ. Вернее, как: я Олега взяла, он упирался, но я сказала: «Я мать тебе, Олег или кто, чтобы ты так издевался надо мной?».
Он, конечно, в этой их манере подростковой чего-то буркнул, но пошел.
Я их специально сзади посадила, им общаться надо, все-таки брат и сестра. Ромка тогда уже совсем отстранился, все на мне.
Там музыка орет, но у нас в Одинцово гулять некуда. А куда еще? Я не знаю.
Я сама со школы там не была. Все изменилось так, на самом деле.
Она кинулась вдруг хотдоги покупать. На всех. Я говорю, ты чего? Сейчас погуляем, что-нибудь найдем приличное.
А она мне уже эту сосиску сует, говорит, попробуй и воду оранжевую, типа Фанты. Кофту мне сразу измазала – только из химчистки.
Я, понятно, сказала, откуда у нее руки растут. Но сосиска и впрямь вкусная. Говорю – ну давай еще по одной что-ли.
Она еще принесла. И уговорила на чертово колесо пойти. Ой, это ужас. Мы так орали. Я орала. Олег, правда, только смотрел. Его ж разве проймешь? Она потом повернулась и говорит: «Классно, мам, да?».
Мы слезли оттуда как очумелые, и так чего-то нам смешно стало. Глупость, да?
И она: — А пошли в Ботанический сад?
Нам парни какие-то дырку в заборе показали. Он же к ВДНХ примыкает. Мы в эту дырку пролезли.
Гуляли до темноты. У меня аж щеки гореть стали. Олег ныл, конечно, нос воротил, но не особо. Я боялась заблудиться, а она ничего, сориентировалась. Мы, правда, черт–те где вышли, в Останкино где-то, потом к машине на такси возвращались. Булок зачем-то еще с маком накупили.
Пока в такси ехали, она мне аккаунт в Фейсбуке завела. Картинку поставила – Микки Мауса дурацкого. Даже Олег вроде как хмыкнул, что «ничего». Теперь видеть буду, чего они там пишут.
А вечером сережки и кольцо с жемчугом таитянским пропали. Единственный жемчуг, который любила. На десятилетие Ромка подарил.
МАРТА
В ЮАР у нас кемпинг был. Там сухо и холодно вечерами, все шуршит и стрекочет. Как поджиг у электрический у плиты.
Мы ужинали в отеле – домик такой деревянный с террасой. После супа он вдруг посмотрел и сказал, что бабуля моя умерла. Адвокат ему позвонил и сказал, Маковский.
Все замолчали после этого, только Олег засмеялся и сказал, что я теперь богатая наследница, наследница мерзлой однушки в Норильске.
Принесли второе. Антилопу жареную. Или косулю. Никому не понравилось, мясо жесткое.
Пока десерт ставили, я солонку в карман сунула.
Они после еды у костра остались, гид их готовил к сафари на завтра, а я пошла к муравейнику.
Большой муравейник в кустах за отелем. До пояса точно будет.
Муравьи жирные такие, винно-красные – как в энциклопедии.
Но сразу не видно. Надо сначала несколько секунд стоять и смотреть неподвижно: тогда поймешь, что все копошится и двигается, потом уже видно, что гора из муравьев и веток.
Но в темноте они на глубину уходят.
Поэтому я соль в траву сыпанула. Трава там как жженый сахар, который мне бабуля от кашля давала.
Рукав задрала и руку внутрь сунула. Сколько могла. Зачерпнула муравьев солонку полную. Утрамбовала, досыпала, закрутила. Главное – быстро и ничего не чувствовать.
Они все еще у костра были, я поднялась на второй этаж. Комната Олега вторая налево.
Окно закрыто, шуршаний не слышно. Сунула солонку под одеяло, открутила крышку. И в хижину, к водопою. Там хижина специально для туристов – чтобы смотреть как животные к водопою ходят.
Брелок с пандой выкинула, спугнула кошку какую-то. Он уже и так истлел почти.
Сидела там сидела. Снег здесь представить, конечно, вообще никак. Но я старалась. Воображала, как на слонов и львов у водопоя вдруг медленно-медленно снег сыпаться начнет. Вот они удивятся!
ЛЕНА
Я все делала, как надо. Упрекнуть мне себя не в чем. Что мне теперь, харакири устроить?
МАРТА
Бабулька всю молодость сидела. Все об этом знали, и я в три года узнала. Представляла, как она сидит на стуле в поле. Лагеря – поля. Я не знала, зачем ей так долго сидеть, но она ничего зря не делала, поэтому я уверена была, знает, что делает.
Еще она говорила, что только благодаря ножичку спаслась. Тоже было непонятно – какому ножичку, чего? — но слово нравилось – такое, правда, остренькое.
Перед тем как в Москву ехать, я домой зашла. Там Редиска, кукла моя. И ножичек. Бабуля в редискином платье сделала карман потайной. И говорит: если лезет кто и не знаешь, что делать – пырни немножечко, малость самую. Сразу отстанут.
Как бы я его еще спрятала? Я же знаю, Она мои вещи осматривает. И под подушками, и везде.
А Редиска – она всегда рядом, кукла и кукла.
**
Через неделю где-то после того, как мы из ЮАР приехали, я у себя была, сидела с ноутом в фейсбуке с девками чатилась. Часов десять было.
Олег вошел, схватил подушку и прижал ей голову мою к кровати. Дверь Она запирать запрещает.
Очень быстро все случилось, я понять ничего не смогла. Только уже темно, тяжело и воздуха нет. Ноут свалился.
Тут и вспомнила про Редиску, она возле подушки справа сидит.
Я одной рукой ее хвать, второй карман раскрыла наощупь, ножичек нащупала, ну и в жопу его — хряк. Свалился с меня вслед за ноутом.
ЛЕНА
Ромка сказал, сами кашу заварили, сами разбирайтесь. Я сказала, что сама не справлюсь. Нужен адвокат. Он тогда Маковскому позвонил.
Тот сказал: «Ждите, пока никаких заявлений».
Почему у нее взгляд-то такой гадючий? Я же ничего не говорю. Я же просто ее спрашиваю: «Мы же все тебе дали, скажи, ты даже совсем, вот ни полсколечки не благодарна, нет?»
Маковский приехал. Стучится в ее комнату. Она заперлась, уже часов пятнадцать не открывает. Я и орала, и грозила, и долбила – не открывает, зараза.
Он сказал: «Марта, это Георгий Маковский, я – адвокат, я хочу с тобой поговорить». Открыла, стерва.
Аккуратная такая, каре ровненькое, лак розовый, маечка с пандой, ни на кого не смотрит. И на кровати кукла сидит.
Он один к ней пошел, мне дал знак в коридоре остаться.
Вышел задумчивый, только брови поднял, не поняла, к чему.
На ужин остался, Ромка свое вино сицилийское любимое открыл. Маковский – тоже любитель.
Едим, значит, пьем, Маковский думает. После второго бокала глаза на нас поднял и сказал, что знает отличную школу в Англии, где Олегу очень понравится. И достал из портфеля проспект. На обложке – замок старинный на газоне. Там Льюис Кэролл учился, между прочим.
ЛЕНА
Самое смешное, что те, кто не знает про нас, говорят: «Как же Марточка на вас похожа». А ведь и правда похожа. Только у меня после операции нос такой, а у нее свой. В спортивном клубе нам этим летом сказали: «Дочь у вас – прямо Ким Бэссинджер вылитая».
В тот день в клубе, дело еще летом было, я еще, кстати, на эту наткнулась — Ромкину, на восемь лет старше которая. Так она еще страшней стала. Тяжелая такая, можно подумать встает с рассветом и коров доит, а не в Сити-башне на кремовом кресле сидит. Тоже с дочкой была. Та – такая же.
Мы, кстати, здороваемся. Просто мне потом весь день плохо.
ОВД РАЙОНА ОДИНЦОВСКИЙ – В СЛУЖБУ ОПЕКИ РАЙОНА ОДИНЦОВСКИЙ
Выписка из протокола службы опеки
К делу 138-2-15 ОВД РАЙОНА ОДИНЦОВСКИЙ, дер. Барвиха.
Чемесова Марта Борисовна 1993 г.р. Место рождения: г. Норильск. Отец: неизвестен. Мать: Чемесова Жанна 1968-2000. Род занятий: неизвестен. Другие родственники: Чемесова Сталина Григорьевна 1936 — 2011.
Физическое и умственное развитие соответствуют возрастным параметрам.
Уголовное дело «138-2-14» заведено 10-01-2008 по повторному заявлению Комаровой Елена Артуровны и Комарова Романа Александровича на основании факта хищения материальных ценностей (денег и драгоценностей) и подозрения гражданки Чемесовой Марты Борисовны.
После рассмотрения материалов дела следствием, материалы будут переданы в суд для рассмотрения дела о расторжении опеки и передачи дела о хищениях для дальнейшего судебного выяснения.
ЛЕНА
Сидим с Ромкой в кафе, на веранде. Весна. Тепло. Воробьи чирикают наглые, так и норовят с перил прямо к тарелке подпрыгнуть. Вообще не боятся ничего. Я ему говорю: «Не могу с ней больше под одной крышей, с ума сойду».
Он вдруг: — А девица-то кремень.
— Это ты что сейчас сказал?
Не ответил, пошел пирожные выбирать.
Я тогда подумала: я бы все поняла, модель, секретаршу, молодую дуру – поняла бы. Но на восемь лет старше? С ногой сорок первого размера?
Жемчуг, кстати, как потом оказалось, Олег увел. Он Ромкину Мини тогда без спроса взял. У него и прав-то еще не было, занимался только с инструктором. Напились они и давай по трассе гонять. Ну их и зажопили, конечно. Он жемчугом откупился. Узнали, уже когда он в Англии был.
МАРТА
Ну с «Верту» я тут, допустим, одна. Вот со вторыми айфонами есть несколько. Аринку взяли в десять, как меня почти, вернули год назад. Стасика вообще вернули быстро. Но зато к нему каждый месяц приезжают – то шофер, то сами. Опекунша его бывшая даже на какие-то курсы пошла задним числом. Для приемных родителей. Зачем, правда, непонятно.
Запахи тут все знакомые – в туалете, в столовке.
Ко мне не приезжают. В остальном – шоколадно, Маковский все ж не совсем дурак, свое дело знает.
Я ему сказала — спать с женой клиента – не того как-то. Тем более, в их спальне. Ни ума, ни фантазии. Думал, камеру в углу отключит – и все? А еще адвокат.
Мне бабуля всегда говорила – все замечай, все знай, на ус мотай. В лагерной жизни, говорила, глазок-смотрок-спаситель. И на воле все одно.
Только на воле, — добавляла, — можно без курева обойтись.
Поэтому все у меня хо-ро-шо: содержание до совершеннолетия, квартира, фонд специальный, именной.
ЛЕНА
Помню лето, когда он мне предложение сделал. Мы на четвертом курсе были. Он приехал к нам на дачу. После сессии. Родители его в командировке были, в Венгрии, кажется. Ему отец на поступление шестерку подарил. Бежевую.
Родители его меня невзлюбили. Мать его с первого раза через губу говорила. Ну, конечно, дочка военного – не ровня. Как она потом сказала: мезальянс. Они ему однушку на Щелковской на восемнадцать лет подарили. Думали, мне эта однушка нужна. Но он молодец, он матери прямо в глаза сказал: «Надеюсь, вы к Лене отнесетесь хорошо, потому что я ее люблю». И сжал мою руку под столом. Мать его тогда поднялась: «Прилягу ненадолго, сердце пошаливает». И мы пили чай с его отцом и футбол смотрели. Отец-то его, ничего мужик, в принципе.
Мы гуляли по поселку. Я ему выдала рубашку защитную. У меня такая же. Все в них ходили. И он репьями какими-то мне сердце на спине выложил. И все время звал смешным таким голосом, жалобным. «Леночка, Ромочка устал».
На карьеры его повела, а там комаров. Искусали всего, а он же альбинос почти. Я его вечером зеленкой замазала. Вся улица смеялась. На следующий день, детей с нашей улицы на озеро свозили в его шестерке. У нее салон кожаный, экспортный вариант. Он гордился жутко.
А как уезжать, она не заводится, придурочная.
Помню стою тогда возле нее, Ромка газует, от бензина уже в носу горько, из нее выхлоп густой идет, смрадный, дачный воздух сладкий, флоксами пахнет, бензин сразу чувствуется, не город же.
Вот стою и думаю: сколько же счастья еще впереди! А это и было, оказывается, счастье.